На Ямале, в поселке Тазовский, силовики чувствуют себя богами. Наверное, поэтому мне задают вопросы, один нелепее другого; сотрудник, похожий повадками на фсбешника, вертит в руках мой паспорт и уверяет, что он поддельный, попутно выясняя, знаю ли я иностранные языки. Я подозрителен для этого арктического поселка – в шортах и с большим туристическим рюкзаком. Что в Тазовский, который в 4000 километрах от Москвы, кто-то приедет в конце августа автостопом и переночует на берегу реки Таз в палатке, не укладывается в сознании силовика. «Менты тут цари, начиная с участковых. Докапываются до каждого приезжего», – выскажется позже грузоперевозчик, годами ездящий на Ямал.
Поросший карликовой ивой берег Таза усеян принесенными с юга бревнами – топляком, которые уже никто не собирает: печное отопление ушло в прошлое. На песке покоятся мертвые суда. Их десятки. Когда-то на них ловили рыбу или забрасывали товары в поселения на побережье Ледовитого океана. Теперь с них удят рыбу русские и ненецкие мальчишки, пока в небе с утра до вечера гудят вертолеты, улетающие на дальние разработки газа и нефти. Тазовский – это и воздушный порт. Его население – всего 7 тысяч человек, а автобусы по городу – бесплатные. На локальном жаргоне его зовут «Тазик». Это один из четырех городов Крайнего Севера России (ещё есть Мурманск, закрытый Ямбург и Магадан), куда проложена дорога.
Ночью в порту дерутся малорослые бродячие собаки. Они живут под сваями многоквартирных домов. Сваи не дают зданиям уйти в землю, а чтобы они не резали глаз – их обшили железом. Собакам там теплее, чем на улице – на пике морозов, в поселении стоит минус 50 градусов. «Бывают дни, когда на работу никто не ходит из-за бурана. Некоторые пытаются доехать на машинах, и потом откапывают их из сугробов. И хотя поселок маленький – зимой никто домой обедать не ходит с рабочего места», – описал климат мужчина, уже много лет, как занимающий различные должности в администрации Тазовского. За четверть века в Арктике, он всего несколько раз купался в реке Таз: «Стояла невыносимая жара, и вода прогрелась. Даже телевидение снимало, как люди плавали».
«Наша область кормит всю Россию»
В 17 веке Московское царство пришло в Сибирь; тогда колония принесла «Третьему Риму» треть бюджета – туземцы были обложены жестко изымаемым налогом. После деградации промышленности в перестроечной России, добыча нефти и газа к востоку от Урала – в Тюменской области, стала базовым источником пополнения федерального бюджета. Если ехать от Сургута на север, то каждые 5-10 километров, кроме православных распятий «Спаси и сохрани», вдоль недавно построенного шоссе значатся указатели «КУСТ» (группа скважин); горит факелами газ, мелькают резервуары. Месторождения в болотистой лесотундре осваиваются еще с 1960-х годов, но только в настоящем времени, они стали доминирующей отраслью экономики. «Наша область кормит всю Россию, а нам москвичи оставляют крохи!» – констатирует каждый второй мой собеседник.
Огромная Тюменьщина раздроблена на три субъекта Федерации, каждый из которых, кроме бюджета, имеет свой автомобильный код и региональные особенности: Тюменская область (72), Ханты-Мансийский автономный округ (86) и Ямало-Ненецкая автономия (89). И чем выше на север от Тюмени, тем весомее зарплаты и меньше постоянного населения. «Это начальники поехали. Они не возьмут – пальцы веером», – сообщил охранник контрольного поста, где мне ловили транспорт до Тазовского. «В Тазовском народ загородные домики в тундре не строят – разворуют», – усмехнулся чиновник. «На Ямале, понаехавшие за баблом твари живут. Только в Надыме нормальные люди: здравствуйте, – скажут, – спасибо, чаем угостят», – оценивал соседей дальнобойщик Саша из Сургута; выходец из Поволжья, он отсидел на Северах больше десяти лет. «У нас люди не такие, как на Ямале, они – добрые», – продолжал парень.
Доброжелательность я встречал часто: ночевал среди водителей и охранников из Дагестана, провел два дня в селе Тундрино на Оби, и газовик Александр из Югорска предложил переночевать в его доме. Водители угощали меня, путешествующего автостопом, едой. Подобного отношения на Среднерусской равнине не встретить.
Тюмень – благоустроенный город. Чем ближе Урал, или южнее – тем неоднозначней жизнь области. На юге, как в Ишиме, перебиваются на зарплаты в 12-20 тысяч, а вокруг закрытые производства. Столица Югры – Ханты-Мансийск: мужчины ездят на вахты, а в городе есть и ветхие бараки. «В Урае месторождение в 1990-х забросили – люди бежали из города, квартиры по дешевке уходили. Сегодня газ качают – городок преобразился», – говорит Максим; он – водитель бензовоза, и возвращается домой на американской легковушке, выжимая 130-140 километров. «Работы все меньше, газ кончается, но молодежь на что-то машины покупает», – недоумевает пенсионер Павел из города Советский; у него самого был отличный джип. Впрочем, соседний Югорск процветает, благодаря офису «Газпром-Трансгаз-Югорск». Жители там позволяют себе поездки в Европу, и строят кварталы частных домов. «250 квадратов себе отгрохал!» – доволен электрик Виктор, переселившийся из нищей Курганской области. И по сравнению с ХМАО – соседний Урал утонул депрессии.
Мошка и деньги
Ямал и Югра – это климат и деньги. Бескрайняя и заболоченная тайга да тундра. Торфяные реки черно-красного цвета, отравленные нефтью. Летом тебя едят насекомые – мое тело от укусов мошки и комаров чесалось еще недели две. «Как и 70 процентов людей здесь, я – приезжий», – вздохнул Антон из Ишима. «Пахать за 12-15 тысяч дома, я не планирую», – объяснил он мотивацию переезда в Сургут; в Ишиме делают тушенку, но большинство предприятий банкроты. «В Красноярске мало работы и скучно; а тут, еще и рыбалка почти каждый день», – делился со мной холодной августовской ночью в Коротчаево дорожник. Подвозивший меня мужчина из Тазовской администрации, когда рухнула экономика в 1990-х, сел на вертолёт в поселке на Оби; его зарплата отныне – две тысячи долларов в месяц, он пользуется двухмесячным отпуском, улетая на юг отогреваться после 9 месяцев морозов и буранов. В ведомости, которую мне протянул газовик Валерий из поселка Пойковский, что родом из станицы на Кубани, значилась цифра в 105.000 рублей: «Моя ежемесячная зарплата летом».
Сургут окружен протоками глинистой Оби, где редко кто купается, хотя вода теплая. Еще в июне лед на реке думает: вскрываться или нет; его, бывает, взрывают, вызывая половодье. В деревне Тундрино я чищу ножом рыбу – сегодня мужчины из Сургута поймали бреднем полцентнера щуки и серебрянки за три часа. Это не совсем законно, но сибиряки не обращают на такое внимание. Нас грызет мошка и комары. Рядом, в огороде, пытается расти карликовая картошка и капуста. «В Сургуте посадил два ведра, и столько же и выкопал», – смеется Слава, прошедший вахты от Ямала до Якутии. «Не думают уезжать – у нас зарплаты; и воровать, если хитро схемы составить, можно. Многие пытались свалить на Кубань, но вернулись», – завершает его товарищ. Только один из троицы друзей думает переселиться в Ростов – где тепло.
Я видел странное зрелище на окраине Сургута. Пастух на лошади пас тощих коров. «Пастбищ – хоть отбавляй: трава, зеленя», – рассуждал выходец с Кубани: «Но зимой расходы на отопление огромные: животных держать невыгодно». За свою дачу с электрическим обогреванием он выкладывает ежемесячно 12.000 рублей. Неудивительно, что в отличие от заполярной Мурманской области, с её развитой мясомолочной отраслью, – Югра и Ямал живут на привозных продуктах. «На юг фуры поедут пустые: на Севере найти что-то на погрузку невозможно. Если сильно постараться, то в Сургуте изредка металлолом цепляют. Грузовики сжигают вхолостую реки солярки», – обосновали дороговизну поставок дальнобойщики. Докторская колбаса за 600 рублей и бананы по 150 – это ценник на Ямале: в городах, куда есть трассы. А пять литров чистой воды могут обойтись в 180 рублей.
Национальный вопрос: кочевники и верующие
На улицах Тазовского – это песок или асфальт, я встречаю ненцев – малый народ Севера. Некоторые из них осветляют свои волосы. Русские, пришедшие в междуречье между Обью и Енисеем, грабили аборигенов. Так поступали любые завоеватели. Коммунисты поступили жестче – кочевников тундры согнали в колхозы и отучили многих от традиционного выживания. «Ненцам в поселках льготы дают – на жилье, дрова, бензин, учебу. Только они пьяные шатаются, друг друга режут. Еще к русским цепляются и учителей в школах третируют. Работать не хотят, да и специалисты их них не получатся. В тундре на стоянках, конечно, много оленеводов рукастых, которые традиции не потеряли», – уверяет местный русский. По его словам, в тундре случаются убийства приезжих охотников. «Еду за Мегион, а готовый в стельку манси останавливает грузовик; говорит, чтобы я поворачивал и привез ему водку. Послал его подальше – а он в фургон ружье разрядил», – вспоминает Рустам из Сургута. Такие истории я слышу регулярно. Прибывшие на вахты поголовно рассказывают скабрезные анекдоты о спившихся «чукчах».
Ненцам, хантам и манси по закону полагается компенсация из-за использования их земель нефтегазовыми империями. «Жалкие подачки. Нефтяники рушат их традиционный образ жизни – из-за трубопроводов стало намного меньше рыбы, ломаются маршруты кочевий оленей, а тундра пропитывается нефтью», – констатирует русский старожил в Тазовском. Сами ненцы неразговорчивые и на меня не обращают внимания. «О, турист появился!» – обменялись репликами только две тетушки на улице, и пошли дальше по своим делам.
Суннитских ортодоксов (салафитов), я увидел спустя пять минут, как отправился пройтись по Сургуту. Бороды со сбритыми усами, укороченные штаны; и женщины, закутанные в черные одеяния до глаз. Недавно в городе произошло преступление, как сочли в МВД – не теракт: юный дагестанец резал среди дня прохожих. Он присягнул Исламскому государству( запрещено в РФ — ред). Это не вызвало ажиотажа среди моих собеседников: «У нас много исламистов». Как поделился со мной в долгом ночном разговоре один начальник частного охранного предприятия, в прошлом, сотрудник МВД в Дагестане: «На Север убежали многие салафиты, которых мы крепко давили. Я приезжаю – а они целыми ЧОПами уже устроились. Даже бороды не сбрили. Пришлось почистить».
«Газпрому от нас нужны исключительно недра»
На Северах деньги делают с минимальными вложениями. Старый понтонный мост, его длина пара сотен метров, через реку Пур, между поселком Коротчаево и Старым Уренгоем, связывает дорогу из Тюмени с Надымом, Ямбургом и Тазовским. Понтоны как-то достались от кого-то, какой-то дочерней компании «Газпрома». Мы проходим его ночью, за КАМАЗом, который прогибает понтоны на метр вниз, поднимая из реки фонтаны воды. В темноте это тревожит. «Раньше было несколько переправ – на других мужики шли с открытыми дверями. Тонули часто», – буднично припоминает мне водитель. Чтобы попасть с одного берега на другой: с легковушки надо уплатить 120 рублей, 1300 рублей с УАЗа или «Газели», 4500 рублей с 4-5-тонной фуры. За провоз 40-70 тонн оборудования на буровые берут сотни тысяч рублей. Зимой в Уренгое открывается ледовая переправа – ее держат чеченцы. Есть слухи, что «Газпром» построит мост через Пур. Платный.
Многие поселки вокруг Тюмени не газифицированы и поныне – «невыгодно». На окраинах Сургута дешёвую проводку газа как-то делала фирма из Омска. «Чиновники отказались принять работы, поставили «своих» и взвинтили ценник за подключение в три раза», – вздохнул казак Анатолий. Бензин и солярка за Тобольском отпускаются за 45-47 рублей за литр; нефть на топливо перерабатывают в Челябинске и Омске и отправляют на север. Впрочем, чьи-то бензовозы открыто стоят у трассы и сливают дизель за 25-35 рублей. «У нас тут нефть добывают, а бензин самый дорогой в стране», – злятся водители. Все это похоже на искусственно создаваемую экономическую зависимость области от линий снабжений, контролируемых Москвой. «Газпрому от нас нужны недра. Развитие инфраструктура региона его не интересует. Компания вынуждена немного делиться с областью, на разовые проекты – построит немного жилья, бассейны для школы», – убеждены местные.
Дагестанские, чеченские, осетинские и киргизские коммерсанты доминируют на рынке. «Магазины, которые они держат, завалены дорогим и просроченным товаром. Еще и обматерят тебя, если замечание сделаешь им за просрочку. Но вот на рынке, есть торгаши, которые не сильно цены заламывают», – считает переселившийся в Сургут из Коми Евгений. Никакого регионального колорита на прилавках Югры и Ямала нет. Оленина и сибирская рыба – экзотика в Тазовском практически не меньшая, чем в Москве. «Оленину скупают оптом в Петербург. Ненцы в начале зимы гонят стада на бойни. Потом к нам привозят из Питера консервы из оленины», – раскрыл секрет тазовский чиновник. Цена на банку тушенки из темного мяса оленей с привкусом крови – от 200 до 300 рублей. Продается этот деликатес далеко не в каждом городе Тюменской области. То же самое и с рыбой – ее увозят на юг, в Тюмень и дальше; коптят и сушат: «Рыбакам платят авансы, чтобы позже забирать весь улов на корню». Обрабатывать мясо и рыбу по месту происхождения, создавая рабочие места, не связанные с вахтовкой, в этих краях не стремятся.
«По бумагам тут уже дважды асфальт положили»
Если сравнить сибирские автодороги до санкций и после – прогресс заметен: тысячи разбитых километров заасфальтированы. Особенно в Тюменской области, где бюджет позволяет обильные траты; в Тюмени превосходные развязки и кольцевая, за что горожане благодарят экс-мэра Собянина. Денег на ремонт дорог выделяется так много, что возле деревень и поселков у Тюмени делают огороженное отбойниками трехполосное движение. Под Сургутом остановки на федералке обставили биотуалетами. Я подергал двери нескольких из них: уже не работают.
Но как только я пересекаю стелу, обозначающую административную границу Югры и Ямала, как ровное полотно сменяет халатно брошенный асфальт, а периодически грузовик скачет десятки километров по бетонным плитам. «По бумагам тут уже дважды асфальт положили», – уверяет дорожник. За Старым Уренгоем, к Тазовскому, трасса, как говорят построенная Газпромом, идет волнами – насыпь на болоте провалилась. «Ямал гребаный! Мрази газпромовские! – Им ничего не надо, только красть! Ты посмотри! – Что ХМАО, что ЯНАО, земля одна – болото, так почему у нас все ровно?!» –бушует дальнобойщик: его ягодицы отбиты за рейс. Как уверяют меня источники – откаты на дорожных тендерах достигают трети от сметы. «Фирма – московская, рабочие из Мордовии, делаем здесь разметку полотна, а контора из этого региона едет к нам. Вот так», – буднично говорит Парамза из Саранска.
Далеко, на северо-западе Ямала укладывают трассу. Она пройдет по костям, оставшимся с заброшенной сталинской железной дороги Салехард – Надым, и свяжет Европейскую Россию с Восточной Сибирью. Это безумно дорогой проект – он пролегает по болотам, и встречает множество широких рек. В болотистой Югре, удаленные городки, как Югорск и Советский, недавно соединили с Большой Землей и Уралом асфальтом: «Цены на товары, наконец-то, резко упали: пришли сетевые магазины. Недавно у нас грунтовка была, посыпанная дробленым из скал камнем, который рвал шины». Огромные деньги брошены, чтобы пробиться напролом сквозь Кондинские болота: «От Урая до Тобольска еще 200 километров, но сваи до дна не достают; трассу нарисовали напрямик и не ожидали провала».
«Чтобы попасть на нормальную вахту, надо отдать месячную зарплату»
«Шесть лет вахтую сварщиком. Только на двух объектах расплатились сразу и без вопросов. Везде кидают», – улыбается молодой уроженец солнечной Кубани Павел. На Ямал его привело любопытство. Забрать, после того, как тебя искусает летом мошка, а зимой потреплет стужа, 50-100 тысяч рублей ежемесячно в конверте все труднее. Если крупные компании придерживаются договоренностей, то их мелкие субподрядчики преуспевают в мошенничестве. «В Газпром и ЛУКОЙЛ люди годами в очередях стоят, чтобы на участок попасть», – заверил Евгений из Красноярска, ремонтирующий дороги между Тарко-Сале и Уренгоем. «Чтобы улететь на нормальную вахту, надо отдать месячную зарплату», –озвучивает опытный вахтовик Вячеслав из Сургута, и добавляет: «На эту тему много чего можно рассказать – как мужики в тундре за 60 тысяч пашут, а юноша из отдела снабжения, со связями в Москве, 300 тысяч имеет и покупает в Сургуте все квартиры на площадке в элитке».
Вдалеке от федеральной трассы, на мелких объектах субподрядчиков практикуется рабство. «Подвозил я бедолаг. Из Орла или Воронежа он был: ему золотые горы пообещали, когда нанимали. Но участок держали чеченцы – за курение штраф: 30 тысяч рублей. Поймали пару раз – и в долговую кабалу согласно договору. Мужик отказался чисто за еду работать. Чеченцы рожу до синевы ему разбили, документы забрали. Он удрал», – без эмоций копался в памяти один дальнобойщик.
Рабочие и водители на Ямале – это объект яростной слежки службы безопасности добывающих компаний. «На месторождение надо ходить в каске и жилете. Хоть там падать на голову нечему – голая тундра. Есть компании, которые требуют ездить летом в жаркой спецодежде. «Безопасники» прячутся и фотографируют нарушителей. Эти стукачи отдельно от рабочих живут – иначе их отлупят», – комментирует Магомед из Дагестана. За окном его фуры, в которой мы едем второй день из Тобольска, садится солнце. Тундра, с невысокой сосной, обильно растущей на почве, где песок конкурирует с торфом и болотами, становится выразительно красивой, чтобы вскоре её похоронила на долгие месяцы зима.
