Сохранение этнокультурного многообразия — не только политическая, но и экономическая задача. Однако использование сугубо экономических способов зачастую делает эту задачу нерешаемой.
Кристина Сапрыкина, Екатерина Иващенко
"Когда я сказала сыну, что на его выпускном исполню песню на родном языке, он закричал, что ему будет стыдно и чтобы я не смела этого делать",— вспоминает Марина Жаркова, директор центра народного творчества города Дудинка. Ее родной язык — долганский. Эта история случилась несколько лет назад, тогда сыну песня в итоге понравилась, а теперь наверняка пришлась бы по душе еще больше. "Сейчас, мировоззрение у молодежи изменилось. Последние пять лет в поселки начали внедрять языковые гнезда. Они интересуются своими корнями, а дети просят, чтобы я учила их родному языку и пела на долганском",— рассказывает Жаркова. По ее словам, "с каждым годом интерес к своему народу увеличивается. Мы шьем все больше национальной одежды, открыли детскую этно-фольклорную группу, учим писать на родном языке и даже ставим спектакли на долганском". "В советское время обучение велось на русском языке, и многие поколения потеряли знания родного языка. Мы стараемся их возродить",— говорит глава администрации Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района Сергей Ткаченко.
На Таймыре, по данным администрации Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района, по состоянию на 1 января 2016 года проживает 32 871 человек. Из них представители коренных малочисленных народов Таймыра (КМНТ) составляют 10 742 человека. Это пять народов: нганасаны, долганы, ненцы, энцы и эвенки. Местная газета, не считая русского, выходит на четырех языках. "Если добавить пятый национальный язык, то можно претендовать на место в книге рекордов",— замечает Ткаченко.
Таймырские власти стараются помочь сохранению национальной культуры и привычного уклада жизни тем местным жителям, которые хотят его сохранить.
С культурой дело обстоит неплохо. Город, в котором живет почти 22 тыс. человек, насыщен культурными учреждениями. Это и упоминавшийся уже центр народного творчества, и "Этночум" с магазином сувениров, больше похожим на музей, и краеведческий музей в Дудинке, который по качеству экспозиции и технологической оснащенности может дать фору не только региональным, но и многим столичным учреждениям.
Часто под эгидой администрации проходят этнокультурные мероприятия, которые призваны показать, что местная традиционная культура жива: День оленевода, День рыбака, Международный день коренных народов, День работника сельского хозяйства. Это не просто публичные мероприятия, но и способ поддержки кочевой части местного населения. За первые места люди получают существенные подарки — снегоходы, сети, лодочные моторы и т. д. Налог на них покрывает администрация. Впрочем, постоянная поддержка сохранения повседневного уклада жителей Таймыра обходится куда дороже.
Большинство коренных жителей Таймыра уже давно ведут оседлый образ жизни, живут в городах и поселках. В тундре кочуют около 2 тыс. человек, занимаясь по большей части оленеводством и рыбалкой. Традиционным занятием оседлых коренных жителей является в основном рыбалка. Эти занятия регламентируются и поддерживаются государством. Те, кто ведет кочевой образ жизни, получают 4 тыс. руб. ежемесячно на каждого члена семьи "за ведение традиционной хозяйственной деятельности".
Ткаченко рассказывает, что тем, кто кочует, возмещают часть расходов, связанных с реализацией и производством мяса оленя — это оплата транспортных расходов и трат на электроэнергию, если переработка оленины осуществляется в поселке. Оленеводов обеспечивают средствами связи (ежегодно закупается около 40 радиостанций), комплектами для новорожденных, аптечками, пиломатериалами для строительства балков — деревянных передвижных домиков на полозьях. Выделяется премия за убитого волка: 10,5 тыс. руб. за самку, 9,5 тыс.— за самца и 5 тыс.— за волчонка. По утверждению главы администрации, за девять месяцев текущего года кочующим жителям Таймыра в целом уже выплачено 84,5 млн руб.
"Нельзя сказать, что те, кто ведет кочевой образ жизни, богаты,— поясняет Ткаченко,— однако возможностей у них много". Например, им не надо получать разрешение на вылов рыбы. Лимит для удовлетворения личных нужд по Таймыру составляет 1850 кг рыбы на одного человека в год.
Не всем жителям Таймыра кажется, что выплаты достаточны. "Льготы получает кочевое население, но в тундре живут единицы,— рассказал решивший не называть своего имени житель Дудинки.— У нас практически не осталось домашнего оленя, соответственно, мы не кочуем, значит, не получаем и льготы. Кто смог, оформил их себе через предпринимателей. Те же самые коммерсанты числятся охотниками и получают дотации от государства за каждого убитого оленя и пойманную рыбу".
На самом деле схема выглядит более удобной для больших коммерческих предприятий и менее выгодной для тех, кто действительно занят в целом сохранением привычного для себя уклада (пусть даже и не называя это такими словами).
"Я живу в тундре, и я оленевод,— рассказывает Павел Ягне (имена у коренных жителей Таймыра давно обрусели, и совсем не трудно встретить долганку Марию или нганасана Петра).— У меня трое детей и жена. Мы живем на небольшой заработок от оленей и 4600 руб. в месяц, которые нам выплачивают из федерального бюджета последние пять лет. Жизнь дорожает, а цена на мясо падает". По его словам, "сегодня оленеводство переросло в большое частное производство и из-за большого количество мяса оленя на рынке, цена на него упала до минимума".
У Ягне 1300 оленей, а у его коллеги Александра Яднера более 50 тыс. На жизнь они смотрят очень по-разному.
"По поводу многочисленных льгот для оленеводства и программ по возмещению могу с уверенностью сказать: они в полной мере работают,— рассказывает Яднер.— У нас никогда не было проблем ни по задержке возмещения, ни по его недоплате".
Сам он в тундру возвращаться не собирается, жизнь в городе и редкое посещение предприятия в поселке Александра вполне устраивает. Во многом поэтому у него есть возможность рассуждать о развитии отрасли в принципе. "Сегодня пастбища для оленеводства рационально не используются,— рассказывает Яднер.— После развала сельского хозяйства все совхозы позакрывали, оленей закололи и все перешло в частную собственность. В те времена государством была выделена небольшая территория для маршрута и пастбища оленей, примерно на 18 тыс. голов. А сегодня, после того как все перешло в частные руки, оленеводство поднялось и количество оленей значительно увеличилось. Территории для пастбища катастрофически не хватает. Если уменьшить поголовья — уменьшается прибыль и занятость местного коренного населения, а это ведь их основной вид деятельности. Нет оленя — нет культуры. Оленеводство лежит в основе коренного уклада их жизни".
В традиционный уклад жителей Таймыра государство вмешивалось и вмешивается не только на уровне выплат. Ткаченко говорит о том, что все местные получают среднее образование. До четвертого класса они учатся в кочевых школах (такое практикуется только в поселках Новорыбная и Тухард). Это специально оборудованные балки, которые кочуют вместе с оленеводами. В качестве учителей нанимают родителей, и они, постоянно поддерживая связь со школой, учат детей. Затем, перед началом учебного года, администрация района собирает детей из тундры и распределяет по поселковым интернатам, где они учатся девять месяцев с перерывами на каникулы. "В этом году семьи кочевников отдали на обучение 724 ребенка",— отмечает Сергей Ткаченко. Всего в округе семь интернатов: в Дудинке и поселках Носок, Хатанга, Караул и Усть-Порт (пять из них крупные). Интернат одновременно является и школой, все дети учатся вместе, просто ученики из тундры остаются жить в корпусах. Кроме русского дети проходят обучение на языках своих народов.
"Я сама училась в интернате и окончила сельскую школу,— рассказывает Бэла Чуприна, старший научный сотрудник, показывающая гостям краеведческий музей.— Сегодня туда насильно никого не забирают. Так было раньше, например в детстве моих родителей, которые еще кочевали в тундре. Тогда прилетали вертолеты или самолеты "Аннушки" в самые дальние поселки попигайской тундры, ловили детей и насильно сажали в самолеты. Сегодня же власти создали кочевые школы, где учат детей до четвертого класса. Рядом с ними постоянно находятся родители. Затем детей забирают в интернат, где они учатся, а на каникулы уезжают обратно к родителям, и так до окончания средней школы. Некоторые бросают обучение и начинают заниматься оленеводством или рыбачить, но есть и те, кто решает учиться дальше".
Яднер родился и вырос в тундре и окончил четыре класса поселкового интерната. "Надо научиться читать, писать буковки и считать. Для тундровика больше и не надо",— считает коренной ненец. Он убежден, что "оленеводом надо родиться, без людей в тундре оленеводство умрет", и сожалеет, что дети из городов в тундру возвращаться не хотят. Для своих детей он видит совсем другое будущее: "Дети мои, а их у меня пять, учатся в школах и университетах. Старший сын также стал предпринимателем и имеет 12 тыс. оленей. Старшая дочь оканчивает юридический институт, сын в седьмом классе, а младшенькая во втором классе".
"Надо, чтобы после школы дети окончили высшее учебное заведение, ведь даже жителю тундры сегодня без образования никуда,— уверен Ягне.— Старший мой сын так же, как и я и его дед, занялся оленеводством, а вот младшие только оканчивают школу. Они планируют поступать в медицинский колледж. Пусть учатся дальше, в тундру они всегда смогут вернуться. Тем более что все они знают свой родной ненецкий язык".
На территории Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района находится 40 общеобразовательных учреждений. Об этом "Власти" рассказала Лидия Леу, начальник управления по молодежной политике и взаимодействию с общественными объединениями администрации города Норильск.
"На полуострове есть единственный федеральный университет, который занимается подготовкой специалистов технического плана. С 2005 года у нас было 13 филиалов разных вузов на территории района, но постепенно они стали закрываться из-за крайне низкого уровня образования. Открытие новых вузов не входит в полномочия муниципалитета. Хотя законодательство нам это делать не запрещает, но это требует определенных финансовых затрат. Ребята уезжают в Красноярск, многие в Санкт-Петербург, Москву, Томск, Новосибирск, некоторые отправляются в Нижний Новгород. Тот, кто нашел себе работодателя, конечно, остается там",— рассказывает Лидия Леу.
Дети коренных малочисленных народов оказались не совсем приспособленными для жизни на материке
Впрочем, один из местных жителей настроен более скептично. По его словам, "после школ и интернатов таймырские дети в большинстве случаев идут в местный колледж, после которого одни устраиваются в жизни, а другие нет". Есть те, кто поступает в вузы на большой земле, однако слишком много лет представителей малых народов на большой земле унижали и запрещали разговаривать на родном языке. Обиды не прошли, дети коренных малочисленных народов комплексуют, они оказались не совсем приспособленными для жизни на материке и, даже поступив в вуз и окончив его, часто возвращаются обратно на Таймыр.
Собеседники "Власти" подчеркивают, что найти работу на полуострове, получив образование на материке, очень трудно. А возвращаться к традиционному укладу для человека, получившего образование, зачастую становится жизненным поражением со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Еще одна проблема — инфраструктура, состояние которой требует немедленного вмешательства.
"Проблема в том, что в течение 30 лет на территории сельской местности ничего не строилось,— рассказывает Сергей Ткаченко,— а до этого строили из дерева. Представьте, что стало с этими постройками в зоне вечной мерзлоты. Они разрушаются. С 2013 года мы восстановили инфраструктуру тех объектов, которые подлежали реставрации, и начали строительство новых". О том, что дома барачного типа, построенные в 1950-1960-е годы, находятся в аварийном состоянии, говорили и другие жители города.
"С 1977 года власти района обещают построить интернат в Носке, где учатся 250 детей. В 1990-е годы "Норильский никель" построил там учебный корпус, что позволило решить вопрос с обучением детей, но новый спальный корпус построить не удалось. Все износилось, и дети живут в стесненных условиях в помещениях с двухъярусными кроватями. Каждый год мы проводим ремонт, чтобы поддерживать надежность зданий. Летом текущего года начали строительство нового здания. Изначально проект составлял 800 млн руб. За счет новых технологий сократили эту сумму вдвое до 420 млн руб., уже построили новый корпус. Полностью мы сдадим объект к весне 2018 года",— рассказывает Сергей Ткаченко.
Инфраструктура — традиционная проблема для любого российского региона. Но и этнокультурная проблема, которую пытаются решить на Таймыре, также никак не может быть названа особенной. Сохранение традиционного уклада жизни местных народов с учетом современных реалий требует поддержки со стороны государства. Эта поддержка, вне зависимости от планов и желаний тех, кто ее осуществляет, зачастую не слишком способствует поддержке традиционного уклада, не важно, идет речь об оленеводстве или любом другом промысле.
21 ноября в Общественной палате России состоялось нулевое чтение проекта поправок в Федеральный закон "Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации". Предложение правительства предполагает исключить двойную регистрацию общин одними и теми же жителями: сейчас с помощью такого механизма они получают двойную господдержку, в первую очередь речь идет о квотах на ловлю рыбы. Представители общественности резко против: они напоминают о сезонном характере деятельности и предлагают наоборот создать реестр малочисленных народов. Председатель комиссии ОП РФ по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений Иосиф Дискин предложил разработать подпрограмму развития коренных и малочисленных народов, а субъектам — разработать собственные законы о поддержке и развитии общин. И снова проблема в том, что в нулевые годы часть субъектов федерации, в которых жили малочисленные народы, была слита с более крупными. Почти все собеседники "Власти" высказывали сожаление, что несколько лет назад Таймыр потерял статус субъекта федерации, до этого многие вопросы решались проще. В случае с Таймыром это, например, предполагает, что за разрешением на оружие — а это важно для местных жителей — надо лететь в Красноярск.
Возможно, многим заинтересованным сторонам было бы проще, если бы поддержка малочисленных народов могла быть сведена исключительно к культурно-этнографическим программам или, наоборот, стремительная вестернизация сделала бы поддержание этих форм народного творчества неактуальной совсем. Но когда денег было много, простого решения не нашли, а теперь подобрать ключ еще сложней.
